Демон Гоголя: проклятия и пророчества.
И.Латунский, zulus_07[@]mail.ru, г.Пенза
НЕСКОЛЬКО ВВОДНЫХ СЛОВ
Ещё задолго до знаменитых евтушенковских строк «поэт в России - больше чем поэт» («Братская ГЭС», 1965) Гоголь, завершая главу «О лиризме наших поэтов» в своей книге «Выбранные места из переписки с друзьями», отмечал:
«…во всех других землях писатель находится в каком-то неуважении от общества, относительно своего личного характера. У нас напротив… у всех вообще, даже и у тех, которые едва слышат о писателях, живёт уже какое-то убеждение, что писатель есть что-то высшее».
Продолжу здесь эту мысль приведением ещё нескольких цитат:
«Русская литература – самая профетическая в мире, она полна предчувствий и предсказаний» (Н.А. Бердяев «Истоки и смысл русского коммунизма» IV, 1)
«Эти тревожные писатели пробовали, каждый по своему, начертать ей [России] закон и … fatum что ли, пророчество» (Розанов о Гоголе, Лермонтове, Толстом и Достоевском в статье «Ив. С. Тургенев»).
Розанов же в статье «М.Ю. Лермонтов (к 60-летию кончины)» продолжил одну из излюбленных своих тем,- о принадлежности к «тёмному» мистическому началу двух из трёх столпов нашей классической словесности,- Гоголя и Лермонтова:
«Оба они имеют параллелизм в жизни здешней и какой-то нездешней. Но их родной мир – именно нездешний. Отсюда их некоторое отвращение к реальным темам…Оба писателя были явно внушаемы; были обладаемы. Были любимы небом… Оба были до того испуганы этими бестелесными явлениями, и самые явления – сколько можно судить по их описаниям – до того не отвечали привычным им с детства представлениям о религиозном, о святом, что они дали им ярлык, свидетельствующий об отвращении, негодовании: «колдун», «демон», «бес»…».
О Лермонтове поговорим подробнее в другой раз. Сейчас же его персоны коснёмся лишь мимоходом, ибо без этого небольшого отступления от основной темы, могут остаться непонятыми и все дальнейшие наши размышления. Итак, «мистическое в поэзии Лермонтова надо объяснить» (И.П. Щеблыкин «Классика и современность»,- Пенза: 1991). Ниже мы этим делом и займёмся, но прежде дадим своеобразный небольшой вступительный обзор из воспоминаний современников и впечатлений потомков, связанных с психологической сутью личности Михайло нашего Юрьевича…
«Он показался мне ненавистником рода человеческого вообще» (Н.К. Лорор «Из записок декабриста»).
«Тёмно-карие большие глаза пронзительно впивались в человека. Вся фигура этого студента внушала какое-то безотчётное к себе расположение… Ядовитость во взгляде Лермонтова была поразительна» Н.Ф. Вистенгоф «Из моих воспоминаний»).
«В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое, какой-то сумрачной и недоброй силой… веяло от его смуглого лица» (И.С. Тургенев «Литературные и житейские воспоминания»).
«Когда-то на смуглом лице юноши Лермонтова Тургенев прочёл «зловещее и трагическое, сумрачную и недобрую силу, задумчивую презрительность и страсть». С таким выражением лица поэт и отошёл в вечность; другого облика он и не запечатлел в памяти потомства» (Ю.И. Айхенвальд «Силуэты русских писателей». М.: Республика, 1994; статья «Лермонтов»).
«Дьявольский талант!» (Белинский о Лермонтове в письме В.К. Боткину 16-21 апреля 1840г.).
«Пушкина я выше ставлю, у Пушкина это почти надземное,- говорил он,- но в лермонтовском «Пророке» есть что-то, чего нет у Пушкина. Желчи много у Лермонтова,- его пророк с бичом и ядом… Там есть ОНИ!» (Достоевский в воспоминаниях В.В. Тимофеевой; «Ф.М. Достоевский об искусстве. Статьи и рецензии». М.: Иск. – 1973; статья «Из воспоминаний о Ф.М. Достоевском).
«Пушкин был обыкновенен, достигнув последних граней, последней широты в этом обыкновенном, «нашем». Лермонтов был совершенно необыкновенен; он был вполне «не наш», «не мы»…такого тона ещё не было ни у кого в русской литературе. Вышел – и владеет. Сказал – повинуются. Пушкин «навевал»… но Лермонтов не навевал, а приказывал» (Розанов «О Лермонтове»).
И , наконец, фрагмент из уже цитируемой выше работы Щеблыкина, который, приводя фрагмент из лермонтовского «Умирающего гладиатора» (1836),- «Не так ли ты, о европейский мир…/ К могиле клонишься?» - добавляет от себя: «Удивительное стихотворение, что оно предрекает человечеству?».
Не берусь утверждать, что предрекало стихотворение, но замечу только, что вот сам автор, если выразиться языком Печорина, и после своей физической смерти продолжал ещё играть «роль топора в руках судьбы», для нашей страны, во всяком случае.
Уточняюсь. И предлагаю ознакомиться с рядом занимательных совпадений того, что он, посмертный, для нас «предрёк» («приказал?):
- через 100 лет после его рождения = 1914 – вступление России в Первую Мировую войну (кстати, в день объявления войны в возрасте 82-х лет скончался Александр Пушкин младший, сын А.С.П.);
- через 100 лет после смерти = 1941 – начало Великой Отечественной войны;
- через 150 лет после рождения = 1964 – формально произошла смена хрущёвской «оттепели» на брежневский «застой»; но если смотреть шире, то начавший с этого года период экономической стагнации означал уже медленное и верное проедание прежних достижений сталинского периода (при Хрущёве ещё развивавшихся по инерции), которое мы наблюдаем ещё и до сих пор;
- через 150 лет после смерти = 1991 – окончательный развал СССР …
В своё время, основываясь на одном замечании Гоголя, которое я приведу ниже, я очень надеялся на то, что сакральной власти у 200-летнего юбилея Лермонтова уже не будет, что 200 лет – это уже не его период, а период возвращенного «солнца» - гармонии; вот это замечание:
«ПУШКИН ЕСТЬ ЯВЛЕНИЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ, И МОЖЕТ БЫТЬ, ЕДИНСТВЕННОЕ ЯВЛЕНИЕ РУССКОГО ДУХА: ЭТО РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК В ЕГО РАЗВИТИИ, В КАКОМ ОН, МОЖЕТ БЫТЬ, ЯВИТСЯ ЧЕРЕЗ ДВЕСТИ ЛЕТ» (Н.В. Гоголь «Несколько слов о Пушкине»,- 1832) [здесь и далее выделения текста большими буквами мои,- И.Л.].
Прежде, чем продолжить дальнейшие размышления, обратимся немного к вопросу о том, с какого «потолка» он мог взять именно это число (200)? В качестве одного из возможных вариантов источников темы «200» можно, наверное, предложить такую сноску: «… нет, Россия молилась не напрасно. Она молилась в 1612, и спаслась от поляков; она молилась в 1812, и спаслась от французов…» (из восстановленного черновика Гоголя к Белинскому, конец июля – начало августа 1847г.). И предположить, что именно этот двухсотлетний период и вертелся у него в подсознании, когда он ненароком предсказал появление второго Пушкина?
Но, думается, можно найти и более простое объяснение. Сейчас говорю о рассказе «Записки сумасшедшего» (1833-1834), самого по себе изобилующего пророческими моментами и о жизненном финале Пушкина (об этом ниже), и о финале самого Гоголя. Так вот, на всём протяжении повествования этого рассказа даётся лишь одна «полусумасшедшая» дата «год 2000 апреля 43 числа». Она-то почти напрямую и объясняет нам суть двестилетия из «Нескольких слов о Пушкине». Гоголя, смело предположим, манило к себе, казавшееся тогда таким фантастически запредельным, «прекрасное далёко» рубежа второго и третьего тысячелетия (и «Русь-тройка»,- не отсюда ли?). А дата «2000» и по сути близка к «1999» (1799+200), да и графически недалека от тех «двухсот лет» ожидания появления второго Пушкина (200+0).
Впрочем, думаю, что пунктуально цепляться за эту, прошловековую уже, дату 200-летнего юбилея А.С.П., не вполне было бы верно; ибо и та дата, которую мы выбрали для обнародования этой нашей теории (200-летний юбилей самого Гоголя), также «в ход пойдёт», ибо «всё смешалось» в доме русской литературы:
«Хронологическая деталь: книга Гоголя («Выбранные места…») вышла в свет через десять лет после смерти Пушкина. Как раз эти десять лет отделяют дату рождения Гоголя от даты рождения Пушкина. К 1847 году Гоголь достиг возраста, в котором закончил свою жизнь Пушкин. Пушкин погиб в тридцать шесть лет. Столько же лет было Гоголю, когда он опубликовал «Выбранные места из переписки с друзьями».
Игорь Золотоусский «Пушкин в «Выбранных местах из переписки с друзьями» http://lit.1september.ru/article.php?ID=200500317
Именно «второго», а пока не смены эпох вообще,- ибо речь у Гоголя именно о «явлении духа»; впрочем, заметим, что не у него одного,- Нострадамус тоже, помнится вещал о 1999-ом,- см. его знаменитый катрен 10-72 и мой комментарий к нему см. на: http://zhurnal.lib.ru/editors/l/latunskij_i_g/nostriii.shtml
Итак, 200 лет минули. Но кого же ждал Гоголь? Не того ли, кто сможет довести до логического конца то, что он сам, в конец запутавшись, так и оставил на полдороге:
«Где же тот, кто на родном языке русской души нашей умел бы нам сказать это всемогущее слово: ВПЕРЁД? Кто, зная все силы и свойства глубины нашей породы, одним чародейным мановением мог бы устремить на высокую жизнь? Какими словами, какой любовью заплатил бы ему русский человек. Но века проходят за веками, позорной ленью и безумной деятельностью незрелого юноши объемлется … и не даётся Богом муж, умеющий произносить его…» (Гоголь «Мёртвые души» том второй).
Он ждал того, кто поймёт его, наконец; кто отыщет его ключик:
«Вовсе
не губерния и не несколько уродливых помещиков, и не то, что им приписывают,
есть предмет «Мёртвых душ». Это пока тайна, которая должна была вдруг, к
изумлению всех раскрыться в последующих томах… Повторяю вам вновь, что это
тайна, и ключ от неё покаместь в душе у одного только автора» (А.О.
Смирновой, 13 июля
«Вы станете покрепче всматриваться в душу человека, зная, что в ней ключ всего. Душу и душу нужно знать теперь, а без того не сделать ничего» («Выбранные места…»).
«Обо мне много толковали, разбирая кое-какие мои стороны, но главного существа моего не определили. Его слышал один только Пушкин» («Выбранные места...»).
А пока мы имели «сон дешифровщика».
Вероятно, строки современника Гоголя А.К. Толстого о своём герое Поток – богатыре (из одноимённой баллады) есть случайное совпадение с пророчеством Гоголя, но мы им воспользуемся, дабы скрасить нашу сумрачную работу пущей краской художественности:
«… лет на двести ещё засыпает,
Пробужденья его мы пока поджидаем;
Что, проснувшись увидит, о том и споём,
А покуда он не проспится,
Наудачу нам
петь не годится» («Поток – богатырь»,
А пока ключик Гоголя вообще многими признаётся чуть ли не за химеру.
Даже у Розанова, как ни глубоко капнул он суть нашего «колдуна», и то опускались руки:
«Биографы гадают и, по всему вероятию, никогда не разгадают Гоголя. А есть что разгадывать… И всё-таки общее резюме о нём биографов: «Гоголь молчалив и загадочен, как могила… остаётся думать, что Гоголь принадлежал к тем редким мятущимся натурам, которые и сами от себя не имеют «ключа» (Розанов «Гоголь»).
Сам же Гоголь признавал эту аксиому лишь отчасти:
«Много я не умею объяснить, да и для того, чтобы объяснить что-нибудь, нужно мне поднимать из глубины души такую историю, что не впишешь её на многих страницах» (С.П. Шевырёву, 2 декабря 1844г.).
Да, стоит признать, что Гоголь умел наводить на свою персону большого туману и в ранний период:
«Я почитаюсь загадкой для всех; никто не разгадал меня совершенно...– пишет Гоголь матери в 1828 году, заканчивая нежинскую гимназию высших наук, в стенах которой провёл семь лет, – Здесь меня называют смиренником, идеалом кротости и терпения. В одном месте я самый тихий, скромный, учтивый, в другом – угрюмый, задумчивый, неотесанный и проч., в третьем – болтлив и докучлив до чрезвычайности, у иных – умен, у других – глуп».
И в поздний период:
«Говорить откровенно о себе я никогда никак не мог. В словах моих, равно как и в моих сочинениях, существовала всегда страшная неточность…» (С.П. Шевырёву, 2декабря 1844г.).
«… относительно моего душевного состояния не говорил ни с кем… Никто из них [из литераторов] меня не знал… Как воспитывалась незримо от всех душа моя [сравни: «Незримые миру слёзы» в «Мёртвых душах»] – это известно вполне богу. Об этом не расскажешь. Для этого потребовались бы томы, и эти томы всё бы не сказали всего. Да и к чему рассказывать о том, какие вещи горели и перегорали во мне?» (А.О. Смирновой, 28 декабря 1844г.).
… Да такого туману, что до сих пор потомками воспринимается как некая неопределённая бесконечная величина, или мой образ,- Гоголь – Google.
Здесь приведём случайную историю рождения этого математического термина, призванного обозначить самое большое из всех возможных теоретических чисел, посредством которого в близлежащих от нас вселенских просторах и посчитать-то ничего нельзя:
В 1938 году американский математик Эдвард Каснер спросил у своего десятилетнего племянника: «Мильтон, малыш, как бы ты обозвал число, в котором аж сто нулей?» Ребёнок в этот момент, видимо, что-то увлечённо жевал, потому что единственное членораздельное слово, которое он сумел из себя извлечь, было слово «гуугол». И спустя полтора года в свет вышел труд мистера Каснера, в котором он торжественно представил широкой публике новый замечательный термин – гугол.
Но туман туманом, но, думаем,- время «объяснять» и «поднимать историю из глубины души»…
ТРИДЦАТЬ ТРИ И ДРУГИЕ…
Напомним, что изначальный гоголевский план «Мёртвых душ» - 3 тома по 11 глав в каждом, или христовы 33 должнующие быть в итоге… «О подражании Христу». Это название книги средневекового христианского мистика Фомы Кемпийского, ставшей настольной для Гоголя в последние годы его жизни, только и приходит здесь на ум. Позволим себе на сей счёт одну ироничную киноцитату : «Это не у него 33, это у меня 33!» (х/ф «Тридцать три», комедия, Мосфильм, 1965).
Итак, общий план: описание характеров по дантовой восходящей морально-нравственной градации: от ада через чистилище к раю…Но всем хорошо известно, что вместо того, чтобы осуществить этот поистине титанический план до конца, Гоголь застрял на аде, и…погрузил Россию в многолетний хаос всесословного всесмешения (аки ту кошку, которую он утопил в пятилетнем возрасте, играючи на пруду в Герасима и Му-Му). В Россию с Гоголем пришло тёмное дисгармоническое начало…
Ибо по большому счёту ни до Гоголя, ни вне его Россия ещё не знала нигилизма. Именно он смог явиться своего рода катализатором данного процесса,- именно с середины 19-ого века, появились первые признаки БОЛЬШОГО идейного отрицания, или того, что Достоевский назовёт «бесовской одержимостью». Ниже займусь тем, что буду валить в кучу различные окологоголевские мнения и теории.Начну с довольно объёмной цитаты из работы человека, который, пожалуй, глубже всех прочих комментаторов Гоголя обозрел и описал его глубинно-потустороннюю сущность: «Гоголь,- так-таки решительно без мысли, не только у героев своих, но и у себя, если не считать «Размышлений о божественной литургии» и писем к калужской губернаторше Смирновой,- толкнул всю Русь к громаде мысли, к необычайному умственному движению, болью им нанесённой, ударом, толчком. Сейчас за ним пошли не формальные, слабые, глиняные, сравнительно антихудожественные Рудины, Лежнёвы, Базаровы, пошли Рахметовы и Кирсановы, выбежал Чернышевский, выскочила Вера Павловна (в «Что делать?»); всё это слабо, ничтожно, неизваяно. Но вот в чём суть: все думают, все стараются думать. Вся Русь «потянулась из жил», чтобы убежать от мёртвых червяков Гоголя. Куда бежать?.. … и Русь, читая «Мёртвые души», не вспомнила даже, что Чичиков вместо Манилова мог бы попасть в деревню Чаадаева или Герцена, Аксакова или Киреевских, мог бы попасть в деревню Пушкина, или друзьям и ценителям Пушкина. Громада Гоголя валилась на Русь. - Нет мысли! Бедные мы люди! - Я буду мыслителем,- засуетился Чернышевский. - Я тоже буду мыслителем,- присоединился «патриот» Писарев… … Так как в Гоголе самом не было никакой определённой великой мысли, как он толкнул Русь вообще не мыслью, не идеями, а изваянными образами, то движение, от него пошедшее, и не начало слагаться в кристаллы мысли, не приобрело правильности и развития, а пошло именно слепо, стихийно, как слепа и стихийна вообще область красоты, эстетическая. - Дальше от Гоголевского безобразия… - Но куда дальше, как – никто не знал. Рельсов не было. Был туман, в который двинулась Русь, и в котором блуждает она и до сих пор. Все бегут от прошлого, но куда бежать – никто не видит. Гоголь страшным могуществом отрицательного изображения отбил память прошлого, сделал почти невозможным вкус к прошлому,- тот вкус, которым был, например, так богат Пушкин. Он сделал почти позорным этот вкус к былому… Пушкин, как известно, лет на тридцать был совершенно забыт, «мёртвая душа», которую вышвырнул из сознания преуспевающий Писарев…… И Русь захохотала голым пустынным смехом… И понёсся по равнинам этот её смех, круша и те избёнки на курьих ножках, которые всё-таки кое-как стояли, «какие нам послал Бог», по выражению Пушкина (в письме Чаадаеву). И это дикий безыдейный хохот,- сколько его стоит ещё на Руси!» (В.В.Розанов «Гений формы (к 100-летию со дня рождения Гоголя)»).
Продолжу парой исторических комментариев:«Начиная с 60-х годов…аффект страха стал преобладающим в правящем слое… начались революционные движения… эти настроения реализовались в репрессии… получился порочный круг» (Н.А. Бердяев «Истоки и смысл русского коммунизма» III, 1). «Порочный круг», добавим от себя, который был разорван лишь с «грозой 17-ого года»...
Именно с середины 19-ого века у нашей читающей публики пропадает интерес к либерально настроенным изданиям. Число подписчиков и падает в геометрической прогрессии, а в моду входят так называемые прогрессивные журналы. Впрочем, признаем, здесь подмешались ещё и общеевропейские влияния: так, в европейской философии, например, именно в 40-50 года 19-ого столетия произошёл сдвиг от классической её формы в сторону неклассической (метафизика).
«Гоголь в литературе – целая формация…Не меньше.Только «формация»-то эта «без бога, без царя».
Пришёл колдун, вынул из-под лампсердика чёрную палочку, сказал,- Вот я дотронусь до вас, и вы все станете мушкарою». (Розанов «Мимолётное»)
Вышеприведённая мысль любопытна, кстати, и в сравнении с одной оговоркой самого Гоголя,- когда, возвратившийся в С.П.б после многолетней загранки, он здесь многому дивится, и в частности: «Всё так странно, так дико. Какая-то нечистая сила ослепила глаза людям, и бог попустил это ослепление» (М.П. Погодину, начало октября 1848г.).
«В русскую литературу ворвалась дотоле незнаемая, шумная и ошеломляюще живописная так называемая "нечистая сила" в лице героев народного эпоса - чертей, виев, ведьм, привидений, вурдалаков, русалок».(Генрих Грузман «Гоголь - птица дивной породы») http://lit.lib.ru/g/gruzman_g/gogol.shtml
«Все гоголевские обороты, выражения быстро вошли во всеобщее употребление. Даже любимые гоголевские восклицания: «чёрт возьми», «к чёрту», «чёрт вас знает», и множество других вдруг сделались в таком ходу, в каком никогда до сих пор не бывали. Вся молодёжь пошла повторять гоголевским языком» (В.В. Стасов «Училище правоведения … в 1836-1842гг.»).
«В поле бес нас водит, видно,Да кружит по сторонам…»
(А.С.Пушкин «Бесы»).
Далее смотрим опять у Розанова в «Опавших листьях»:
«Словечки» великолепны. «Словечки» как ни у кого. И он хорошо видит, что «как ни у кого», и восхищаются, что бессмысленным восхищением и горд тоже бессмысленной гордостью… Никогда более страшного человека… подобия человеческого… не приходило на русскую землю».
«… откуда эта беспредельная злоба?
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.
(о Гоголе)
… демон, хватающийся боязливо за крест.
(он же перед смертью)».
«Гоголь всё-таки пугался своего демонизма».
«Дьявол вдруг помешал палочкой дно: и со дна пошли токи мути, больших пузырьков… Это пришёл Гоголь. За Гоголем всё. Тоска. Недоумение. Злоба, много злобы. «Лишние люди». Тоскующие люди. Дурные люди».
Ещё одна мутная теория. Его сила в форме, которой он дал новую жизнь, дал волю, слившись с Россией в резонансном созвучии иррациональных проявлений, загипнотизировал её волшебным звучанием своей звучной лиры. Затронул именно ту сторону русской ментальности, которая уже давно ждала своего гусляра. Растопив тьму доселе бессознательного, выпустил в мир «легион бесов»… Заворожил-заколдовал Россию и, осознав это, и невозможность исправления этого, впал во второй половине своей творческой жизни в жесточайшую манию отрицания… И ещё один «вытекающий» образ: радиация дала течь. «Гоголь покоился на атомах. Атомный писатель. «Элементы» «первые стихии» души человеческой: грубость (Собакевич), слащавость (Манилов), бестолковость (Коробочка), пролазничество (Чичиков)… Отсюда-то его могущество. Сели его «элементы» на голову русскую и как шапкой закрыли всё. Закрыли глаза всем… «Темно на Руси», но это, собственно, темно под гоголевской шапкой» (Розанов «Мимолётное»). Смотрим у Розанова в статье «Отчего не удался памятник Гоголю?»: «Страницы как страницы. Только как-то словечки поставлены особенно. Как они поставлены,- секрет этого знал один Гоголь. «Словечки» у него тоже были какие-то бессмертные духи… И как оно залазет под череп читателя – никакими стальными щипцами этого словечка оттуда не вытащишь. И живёт этот «душок» - словечко под черепом, и грызёт он вашу душу, наводя тоже какое-то безумие на вас, пока вы не скажете вместе с Гоголем: - Темно… Боже, как темно в этом мире!» …- Грустно на этом свете, господа».И не могло быть не «грустно» душе такой особенной, и одинокой, и зловещей. С зловещей звездою над собой, пожалуй,- чёрною звездою в себе».
СЛОВЕЧКИ
Безусловно, он верил в силу слова (a la «Солнце останавливали словом,//Словом разрушали города»,- Н. Гумилёв «Слово», 1919г.), чувствовал его магию (арабески-вязь-заговор), знал, вероятно, и власть самого заговора. Но, прежде чем прейти непосредственно к обзору «практического» применения его таланта в этой области потусторонних чувствований, позволим себе небольшое вводное вступление.
«Арабески». Это название для двухчастного сборника своих сочинений 1835 года е выбрано Гоголем не только потому, что сборник представляет собой крайне разнопёрые по тематике и содержанию произведения,- это название точнее всего характеризует и то главное, что есть в Гоголе,- его форму, его стиль.
Напомним, кстати, что арабеска (арабески) – это вид орнамента,- причудливое сочетание геометрических и стилизованных растительных мотивов, иногда включающих стилизованную надпись (под арабскую вязь или рукописную). Арабеска строится на повторении и умножении одного или нескольких фрагментов узора. Бесконечное, протекающее в заданном ритме движение узоров может быть остановлено или продолжено в любой точке без нарушения целостности узора. Такой орнамент фактически исключает фон, так как один узор вписывается в другой, закрывая поверхность (европейцы называли это «боязнью пустоты»).
Именно открытие этого стиля воистину принадлежит к величайшим достижениям Гоголя-прозаика (с точки зрения музыкальных форм стиль Гоголя лично мне больше всего напоминает блюз). И именно в отношении литературных стилей взгляды двух наших классиков,- Гоголя и Пушкина, находили свою диаметральную противоположность…
…«Русская литература XVIII века была главным образом занята организацией стиха — проза оценивалась как низший род и принималась во внимание лишь в форме прикладного, ораторского искусства.
… Пушкин как завершитель этого классического периода ищет сближения канонического языка поэзии с живым языком — отсюда его постепенно растущий интерес к прозе». Б. М. Эйхенбаум «Путь Пушкина к прозе» http://www.infoliolib.info/philol/eihenbaum/putkproze.html
«За XIX век русская литература пережила три [прозаических] стиля: карамзинский, пушкинский и гоголевский» (Розанов подробно разбирает эти три стиля в статье «Гоголь»). Сам Пушкин за образчик прозаического стиля почитал классицистический слог Карамзина (но сам значительно реформировал его). Отличительные свойства такого языка сам Пушкин определил в заметке “О прозе” (1822г.): «Точность, краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей: блестящие выражения ни к чему не служат; стихи — дело другое». В статье «О предисловии г-на Ле-монте» (1825) те же требования появляются уже и в отношении поэзии: «Положим, что русская поэзия достигла уже высокой степени образованности: просвещение века требует пищи для размышления, умы не могут довольствоваться одними играми гармонии и воображения».
Что это? Переход ли в стадию объективной творческой зрелости, или же сознательная установка на следование той формуле, которую сам Пушкин вложил в уста царя, наставляющего Феодора в драме «Борис Годунов» (1825):
«… не должен царский голос
На воздухе теряться по-пустому;
Как звон святой, он должен лишь вещать
Велику скорбь или великий праздник».
Личной творческой эволюции Пушкина мы здесь подробно касаться не будем, ограничимся лишь ещё парой цитат из самого поэта.В третьей главе «Евгения Онегина», которая писалась в 1824 году, он оговаривается:
«Быть может, волею небес,
Я перестану быть поэтом,
В меня вселится новый бес,
И, Фебовы презрев угрозы,
Унижусь до смиренной прозы…»
А в шестой главе «Онегина», которая писалась двумя годами позже, признается:
«Лета к суровой прозе клонят,
Лета шалунью рифму гонят,
И я, со вздохом признаюсь,
За ней ленивей волочусь».
…Даю образ: Пушкин мне представляется мореплавателем по безбрежным просторам прозы, который, осознав вдруг, что корабль его предшественников двигался не так и не туда, снял с него паруса витиеватости и кинул их в море; сам же сел за весла «точности и краткости» и медленно, но верно поплыл к выбранной им цели…Гоголь же в своём отношении к опыту своих предшественников был не столь категоричен и революционен. Он подобрал, брошенные Пушкиным паруса многословия, примостил их на своё проворное судёнышко и достиг таких вершин в лавировании по волнам изящной словесности, что и до наших дней повторить подобное удавалось лишь единицам…
Примерно ту же мысль я встретил в работе Н.Н. Петруниной и Г.М. Фридлендера «Пушкин и Гоголь в 1831-1836 годах»: «Произведения Пушкина-прозаика выдержаны, как правило, от начала до конца в одной общей — ровной и сравнительно спокойной — тональности. Произведения же Гоголя 1830-х годов — и эта черта также сближает их с романтической прозой — построены на подчеркнутом, резко контрастном столкновении различных противоположных по своей тональности мотивов. Серьезное и возвышенное, с одной стороны, смешное и уродливое, с другой, хотя и обнаруживаются писателем в одной и той же действительности, но вместе с тем они образуют в его произведениях два различных, сталкивающихся между собой художественных плана, что заставляет автора прибегать соответственно к иным приемам и языку…». http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/im6/im6-197-.htm
Гоголь – это какое-то первородное язычество… ворожба-заговор... магия звуков…
Вот как Розанов о своём впечатлении в «Опавших листьях»:
«Гоголь – какой-то кудесник» (Розанов в статье «Гоголь»);
Через год тому же адресату он пишет еще более жуткие слова:
В письме Прокоповичу (1842 г.) Гоголь сообщает:
О ТОМ, КАК ПОССОРИЛИСЬ НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ И МИХАИЛ ПЕТРОВИЧ
Сейчас приведём пару-тройку возможных причин столь ярого неудовольствия Н.В-ча:
а) нарцисс Гоголь действительно осерчал по причине того, что:
В письме С. Т. Аксакову от 16 мая 1844 Гоголь полушутя пишет об «общем приятеле» – черте:
Итак, из этих вышеприведённых свидетельств мы пока делаем два вывода:
«В ВЕЧНОЕ…». От пережитого унижения Погодин впадает в глубокую и долгую депрессию…